Аркаша долго и торжественно молчал.
– Ребе, – наконец сказал он, – я понимаю, вы религиозный, но вас уже взяла Америка, лет сорок назад. Одного и того же еврея не может взять и Америка, и Швейцария...
– Зависит от еврея, – сказал раввин, – есть прецеденты.
– И тем не менее при всем моем уважении к вам и к вашему делу...
– Я пошутил, – сказал ребе, – по-вашему, ребе не умеют шутить?
– У меня нет чувства юмора, – заметил Аркаша.
– Нужна мне ваша Швейцария, – продолжал ребе, – шоколад, коровы, горы! У меня горная болезнь и тошнит от шоколада, что я там потерял, в вашей Швейцарии? Кстати, как вы туда попали?!
Он еще несколько раз интересовался этим вопросом, дважды рассказывал, как Аркаша попал в Швейцарию и трижды шутил.
– Ариведерчи, ребе, – сказал Аркаша, – у меня ответственная миссия, ребе, и время не ждет, ариведерчи. Я не очень силен в иудаизме, но мне кажется, что в нашей замечательной религии можно прямо обращаться к Богу. Без посредников.
Ребе был недоволен.
– Вот к нему и обращайтесь, – буркнул он, – пусть он вам дает адреса и фамилии, – ребе грозно сверкал очами.
– Люби ближнего своего, – заметил Аркаша и вышел.
– Гугенот! – презрительно кинул вслед ребе...
Начинало смеркаться, пел Челентано, пахло спелыми арбузами.
Аркаша шел по виа Аурелиа и вдруг ему открылся форум – море евреев, и это море было спокойно.
Никто не спрашивал, не отвечал, дети не плакали, не кашляли старики, не сморкались киевляне, даже у одесситов были закрыты рты – все чего-то ждали.
С невысокого помоста курчавый человек из эмигрантов должен был огласить решение Америки, решение, которого ждали у моря.
Курчавый взял лист, и дети приподнялись в своих колясках, и у глухих обострился слух.
– Ханович – отказ, – сказал он, – Файнцимер – отказ, Алянский – отказ...
Легкая волна прошла по морю и ударила в Аркашу.
Это было ужасно, как тайфун. Как цунами.
Впервые дикая Россия отпускала своих рабов, а любимая Америка их не хотела.
Это было как предательство, измена любимого, как...
Евреи не верили.
– Это произвол консула, – говорили они, – Буш не знает...
Аркаша давно не видел таких лиц. Они не были лучше тех, где он жил, но они невероятно трогали и были знакомы. Несколько лет он не видел эти лица. Сердце его открылось, задышало, и еще одна волна, любви и печали, окатила его. Они не были лучше тех лиц, но тут были лица его деда, и бабушки, и ростовского дядьки, и чувихи с московского эскалатора. Они были открыты для него, он понимал их, знал с рожденья, и ему хотелось взять всех. Вот эту старушку, с глазами, как у бабушки Ханы, ей будет хорошо в Швейцарии, где-нибудь у озера она бы жевала шоколад.
Или эту красавицу с лицом жены фараона. Пусть будет больше красавиц в Швейцарии, стране красавицы нужнее, чем нефть!
Он бы взял того мальчишку в джинсах, вместе с этой девочкой, она вырастет красавицей. Детям нужна свобода, как любовь. Сколько свободы в горах, пусть там носится их легкое эхо.
Он возьмет... Аркаша вспомнил, что ему разрешили три семьи, и сердце его заныло.
– Иосим, – кричал с помоста курчавый, – здесь?!
– Здесь, – отвечал печальный человек, золотая оправа.
– Лучше бы вы сегодня не приходили, Иосим, – вздохнул курчавый. Иосим вставил в рот папиросу не тем концом, зажег ее и пошел прочь.
Жена выдергивала папиросу. Он отбивался.
– Вульфсон, – протянул с помоста курчавый и покачал головой.
– Здесь, – сказал Вульфсон, – но, наверное, лучше б я не приходил. Люди молчали. В глазах было еврейское ожидание и еврейская надежда.
– Гарфункель, – произнес курчавый, – где Гарфункель?
– Здесь, – сказала Гарфункель, – С детьми.
Она подняла одного, второго.
– Что они там мне сообщили, эти янки, говори, курчавый!
– Чикаго ждет вас, – ответил тот.
Она начала целовать детей.
– Мишка, ты слышишь, нас ждет Чикаго, Ромка, Чикаго, вы слышите, вы будете американцами, вы слышите или вы обалдели от жары?!
И она вытерла слезы и увела детей прочь от толпы – зачем ликовать там, где место печали?..
Ночь была жаркая. Появились звезды. Звуки музыки доносились до Форума...
Разрешили всего трем. Они не радовались, не плясали. Дома, чтоб не обидеть других, они тихо поднимут бокал за свою будущую жизнь...
Аркаша решил начать, не откладывая, прямо сейчас.
Он оглянулся – ближе всех была "жена фараона", в бело-синем матросском костюмчике. Он подошел к ней.
– Вы не хотели бы поехать в Швейцарию?
Она не поняла, чуть отошла, оглянулась.
– Конечно, никаких гарантий, но в принципе, вы бы хотели?
– Что вам надо? – спросил подбежавший мужчина.
– Вы муж? – спросил Аркаша.
– Не ваше дело! Кто это, Соня?!
– Нет, если вы муж – вы тоже можете, в ту же Швейцарию!
– Послушайте...
– Но, конечно, никаких гарантий.
– Соня, что он от тебя хочет? Кто этот тип?!!
– Я эмиссар, – представился Аркаша, – швейцарский эмиссар Бокс.
– Я вам сейчас набью рожу, эмиссар, – пообещал мужчина. – Чтоб не приставали к женщинам.
– Веня, – закричала царица, – не тронь его, Веня!
– Если вы мне набьете рожу, – сказал Аркаша, – вас в списке не будет.
И показал документ. И паспорт.
Белый крест на красном фоне произвел на Веню магическое действие. Он начал улыбаться – у него были прекрасные зубы.
– Я мечтаю о Швейцарии с шестого класса, – сказал он.
– И мечтали б и дальше, если ваша жена не была прекрасна, как утро в горах...
– Господин Бокс, – начала Соня, – прошу к нам... У нас гусь... У нас окна выходят на экран кинотеатра, вы сможете бесплатно посмотреть фильм. Сегодня – "Интервиста" Феллини.
– Благодарю, я уже видел. К тому же миссия не ждет.
– Мы согласны, – сказал Веня, – мы не задерживаем. Скажите только, мы там найдем работу? Я – тренер по фехтованию, жена...
– Меня не интересует профессия вашей жены – я ее беру, как красавицу.
– Ради Бога, – согласился Веня.
– Стране нужны красивые женщины. Они поднимают ее моральный уровень, экономику, боеспособность. Когда я вижу красивую женщину, Веня, я могу уже больше не писать!
– Что вы говорите?
– Идите и складывайте ваши рапиры. Скажите только, вы религиозны?
– Что за вопрос?! Шма Исраэль...
– Ваша фамилия?
– Вайник, – сказали хором, – Вай-ник!
– Чао, белла, – печально сказал Аркаша и побрел к гостинице. Его догонял человек с головой Фантомаса.
– Секундочку, – он схватил Аркашу за рукав, – разрешите представиться: Иосим. Философ Иосим. Речь идет о Швейцарии, или мне показалось?
– Тише, – попросил Аркаша, – не надо кричать... Всего три семьи.
– Секундочку, – сказал Иосим, – я не оспариваю число семей. Но отказали мне, а не им. Вайники еще могут надеяться, а мне уже, кроме Швейцарии, ехать некуда.
– Ша, – попросил Аркаша, – умоляю вас – ша! Давайте зайдем в кафе
– Предупреждаю – у меня нет денег, – сказал Иосим, – не знаю может быть в Швейцарии...
– Я плачу, – процедил Аркаша.
– Тогда я приглашу жену.
Они сели в симпатичном кафе, на набережной, зонтики напоминали пальмы.
– Рестретиссимо, – заказал Иосим.
– Ты сдурел, – сказала жена, – с твоим сердцем.
– Рестретиссимо, – повторил он и сразу перешел к делу, – я, в общем, не расстраиваюсь из-за отказа, это она, философы не расстраиваются. Для них все материал к размышлению. Я подумал и понял, что философу нечего делать в Америке – в стране, где все торопятся, философ может рассчитывать на место лифтера.
– А в Швейцарии? – спросил Аркаша.
– В Швейцарии я еще не знаю. Но я знаю, что там родился великий Жан-Жак Руссо... Скажите мне, кто вы, почему вы можете взять?
– Аркадий Бокс, – представился он, – швейцарский эмиссар.
– Философ Иосим, – представился тот, – моя жена Роза.
Жена была погружена в мороженое.
– Скажите, кто, как не я, подходит для родины Жан-Жака?
– Вы последователь Руссо? – спросил Аркаша.
– И страстный поклонник! Скажите, дом, где родился философ, сохранился?
– Не совсем, – сказал Аркаша. – Его снесли.
– И что там теперь?
– Крупнейший магазин, – сказал Аркаша, – “ПЛАССЕТ”. Я думаю, что скорее всего вы будете работать на месте, где стоял дом великого философа.
– Философы не огорчаются, – сказал Иосим, – для них все материал к размышлению. Значит, вы нас берете?
– Никаких гарантий.
– Какие могут быть гарантии в нашей жизни, – улыбнулся философ...
Короче, когда Аркаша вошел в отель, его миссия была почти выполнена...
Он снял самый шикарный отель в этом городке – из крана текла вода, окна смотрелись в море.
– Национальность? – спросил хозяин.
– Suisse, – неуверенно произнес Аркаша и сам удивился.
Он был “Suisse” всего месяц. В мае он поднял правую руку, произнес “Je le jure” – и стал швейцарцем.
